Николай Семченко - Великан Калгама и его друзья
Медведь так увлёкся рыбалкой, что даже не заметил Калгаму. Это великана-то! Если б тень от него на речку не легла, мишка и не оторвался бы от занятия. А так поневоле пришлось голову повернуть: что случилось?
Калгама давно не встречался с медведем и потому обрадовался:
– Бачиго-апу! Как поживаешь?
– Скучать некогда, – ответил медведь. – Надо жирком обзавестись, в берлогу на зимовку скоро залегать. А ты куда идёшь, Калгама?
– Ищу свою Фудин, – опечалился великан. – Похитил её Хондори-чако. Держу путь к самой высокой горе. Нужно мне выйти к быстрой реке, на берегу берёза растёт, одна ветка у неё чёрная, торчит как перст – указывает путь к пещере бусяку.
– Не видел я тут такой берёзы, – сокрушенно помотал головой медведь. – Эта речка хоть и быстрая, но, наверно, не та… Перед той горой немало рек бежит. Которая из них твоя, не узнаешь, пока все не пройдёшь.
– Трудностей не страшусь! – воскликнул Калгама. – Одного боюсь – опоздать. Бывает, минута всё решает. Вдруг на эту минутку припозднюсь!
Мышка, сидевшая на плече великана, решила его успокоить:
– Никто быстрее тебя не ходит! У меня аж дух захватывает. Держусь четырьмя лапками, слететь боюсь, об одном думаю: мне б ещё четыре лапки, чтобы надёжнее было!
Калгама представил мышь о восьми лапах – рассмеялся:
– Запутаешься в них, когда по земле побежишь. Не мышка, а осьминожка какая-то! Боишься на плече сидеть – давай в карман определю. Так тебе спокойнее будет.
– Нет, я свежий воздух люблю! – пискнула мышка. – К тому же, высоко сижу, далеко гляжу. Когда-то мне такой случай ещё раз представится? Ладно уж, побуду мышью-высотницей. Потом детям стану рассказывать!
Медведь, между тем, вспомнил, как возил Калгаму в селение Тунгу. Опередил пятерых мэргэнов на конях-иноходцах! И решил он снова помочь великану.
– А ну её, эту рыбалку, – сказал медведь. – Ещё успею рыбы наловить, никуда она не денется. А вот тебе спешить нужно. Давай-ка, садись на меня! Напрямки к самой высокой горе помчусь, все преграды преодолею, только крепче держись!
– Неудобно, однако, от дела тебя отрывать, – смутился Калгама. – Спасибо, однажды ты мне и так уже помог. Не без ног – сам дойду!
– Устанешь ведь, – вздохнул медведь. – Вон, олочи уже стоптал, ноги сбил. Тебе силы надо беречь. Бусяку не отдадут Фудин без боя.
Сорока, которая окрестности изучала, вдруг застрекотала, да так радостно, будто лучшую подругу встретила. Услышав её, медведь поморщился: недолюбливал он эту птицу – вечно суёт свой усатый нос не в свои дела, балаболка! Он не знал, что Калгама взял её с собой, и не такой уж бесполезной белобокая оказалась.
– Растрещалась! – буркнул медведь. – Весь лес переполошит! И чему радуется?
А у сороки причина для радости: встретила синицу. Давно не видела, обрадовалась. Однако почти сразу и огорчилась: синица ей о хэрэ-шаманке рассказала, никакого спасения от жадины-злодейки нет.
– Не кручинься, – молвила сорока. – Медведя тебе искать не придётся. Тут он, на речке, с Калгамой беседы беседует. Повезло тебе, сестрица! Как говорится, на ловца и зверь бежит.
Прилетели они к друзьям, синичка о беде давай рассказывать. А Калгама всё её расспрашивает, как та хэрэ выглядит, как шаманит, что за бубен у неё. И всё больше убеждается: это злая Амбакта донимает лесных зверей и птиц, заставляет их дань платить.
– Медведь, вот видишь: ты своим лесным сородичам нужен, – сказал Калгама. – Амбакта притворилась хэрэ-шаманкой. Ты сильный, справишься с ней. Помог бы тебе, но поспешать надо. Боюсь за Фудин.
– Эх! Кабы мог я надвое разорваться! – рявкнул огорчённый медведь. – И таёжным сородичам помог бы, и тебе – тоже. Ну, почему всегда нужно выбирать, где ты нужнее?
– А тебе выбирать не приходится, – сказал Калгама. – Помогай тем, кто слабее. А я уж как-нибудь обойдусь, спасибо тебе!
Синичка медведю на спину села, торопит его: полно-те разговоры разговаривать, пора за дело. Вон, мухоловки уже из лесу полетели, вслед за ними и соловьи на юг подались. Ну и что, что они перелётные птицы! Может, ещё бы тут пожили, да боятся шаманки! В теплых травах копошатся разные букашки да козявки – есть чем питаться птицам, но даже широкороты откочёвывают в дальние края: хэрэ каждый день требует птенцами дань платить. Но птенцы, уже большие – не хуже родителей носятся, в один голос запросились: «Полетели скорее отсюда, страшно тут оставаться!» Кузнечики устроили им прощальный концерт на скрипках – и днём, и ночью играть не перестают.
Заблистала позолотой неприметная до этого трава патриния – будто театральная ложа, а в ней горделиво выпрямились справные высокие стебли пижмы, покачивают ярко-жёлтыми шапочками соцветий. От пижмы, полыни и донника струится крепкий, терпкий дух. Мошка обрадовалась – сбилась в кучки, беззаботно пляшет в лугах, досаждает лосям и косулям, да и над медведем столбом колышется. Хорошо, синичка гнус обклёвывает, а то пришлось бы медведю постоянно в речку нырять, чтоб от надоедливой мошкары избавиться.
Нагнулся Калгама к воде, чтобы напиться, но кто-то вдруг окликнул его тоненьким голоском. Поозирался великан – вроде, никого нет.
– Посмотри себе под ноги, – попросил голосок.
Глянул Калгама: лежат мялка да колотушка, которыми рыбью кожу выделывают. Кто-то в мялку гвоздь вбил, а у колотушки черенок сломал.
– Ни на что мы теперь не годны, но если починить, ещё вполне пригодимся! – сказала мялка. – Но некому нас починить…
– Дел-то! – улыбнулся Калгама. – Запросто!
Великан вытащил из мялки гвоздь, а колотушке новый черенок сделал. Стали они как новенькие!
– Спасибо тебе, Калгама! – обрадовались мялка и колотушка. – Ты нам помог, и мы тебе поможем. Ничего, что медведь тут останется. Мы тоже чего-то стоим!
У Калгамы мешок, однако, не бездонный, там уже и так вертел лежит. Но не стал он обижать колотушку с мялкой. Положил их в мешок, простился с медведем и в путь тронулся. А синичка повела косолапого в тайгу. Там, где-то далеко, уже раздавалось противное кваканье хэрэ-шаманки:
– Тьфэ-тэфэ! Куда все попрятались? Кто меня угощать будет?
Глава десятая, в которой Калгама попадает в пещеру Хондори-чако
За речкой почти сразу пошли мари, заросшие вахтой трехлистной. Так называется трава – сочная, с красивыми белыми цветами, но до чего ж прегорькая! Незнающий человек потрогает её, и если потом немытыми руками есть будет, то непременно скривится: перец, да и только. А вот лоси обожают эту траву – специально приходят на мари лакомиться ею. То тут, то там Калгама видел их следы. Чёткие, они ясно различались в примятой траве. С утра на неё ложилась обильная роса – кто ступит, обязательно отпечаток оставит. По этим следам опытный охотник может определить, кто тут проходил, давно ли, что делал.
На полянке Калгама наткнулся на наброды глухариного выводка. Птицы выклевывали из колосков зернышки, беззаботно порхались в рыхлой земле – сразу видно: в безопасности себя чувствовали, хэрэ-шаманка тут не бывала.
А чуть поодаль, в зарослях лещины, дикие кабаны резвились: кормились клубеньками и корешками растений, подбирали опавшие орешки. Возле них белки промышляли: скорлупок набросали, грибы на зубок пробовали – только лишь надкусили шляпки тех, что староватыми оказались, а молоденькие обабки да подосиновики с ножкой из почвы выкрутили, с собой унесли. Хозяйственные! К зиме припасаются.
Мышка не выдержала – соскользнула с плеча великана, перебралась на рукав и в траву сиганула: углядела сизоватые перья листьев сныти, до которых была охоча. Черешки сныти и люди собирают – готовят с ними супы, салаты, тушат с овощами.
Калгама смотрел, как мышь хрумтит снытью и вспоминал: Фудин всегда посыпала этой зеленью жареную рыбу, ох, пальчики оближешь!
Он сорвал молоденький листик, пожевал – приятно, но в блюдах Фудин сныть была почему-то вкуснее. Что ни говори, умеет она готовить. Великан сглотнул слюну и вспомнил: с утра даже маковой росинки во рту не было. Пора остановку сделать: развести костёр, чайку вскипятить, юколу размочить – перекусить и снова в путь. Но жалко великану терять время. Подхватил он мышку и зашагал к горам, синеющим на горизонте. Где орешек сорвёт, где горсть лимонника в рот бросит, стебель борщевика пожуёт или кисть калины снимет – тем и сыт.
